Большой Хинган — Порт-Артур - Василий Романович Бойко
«Уважаемый Василий Романович! — написал мне в ответ Николай Васильевич. — Отвечаю на твой вопрос о романе А. Степанова «Порт-Артур». Действительно, к новому изданию я имел некоторое отношение. В памяти твоей совершенно правильно сохранились воспоминания о том, что вы с командующим персонально получили эту книгу от Главного политического управления Красной Армии в начале 1944 года. Она была разослана по указанию начПУРа персонально каждому командующему, члену Военного совета и начальнику политуправления фронта, всем командующим, членам военных советов и начальникам политотделов армий».
Далее Н. В. Пупышев сообщил, что роман «Порт-Артур» первоначально выходил небольшим тиражом в Краснодарском издательстве, но когда в 1943 году с ним ознакомились в Главном политуправлении, то сочли его очень нужным, но великоватым по объему. Пришлось разыскивать автора и вызывать его в Москву, а он тогда был на Карельском фронте старшиной роты. С пожеланиями несколько сократить роман А. Н. Степанов охотно согласился и немедленно приступил к работе.
В начале 1944 года новое издание романа уже рассылалось в торговую сеть страны и в библиотеки, в том числе военные. Тогда же его получили персонально и войсковые командиры и политработники, упомянутые в письме Пупышева.
Не подлежит сомнению, что роман «Порт-Артур» хорошо послужил моральнопсихологической подготовке советских людей, прежде всего личного состава армии и флота, к неизбежной схватке с японскими милитаристами.
За время дальней дороги на восток я лишний раз убедился, как сильно действует на людей талантливая и правдивая книга. Роман «Порт-Артур» проехал с нами через всю страну, словно верный друг, душевным словом укреплявший наши силы.
Своеобразный, как бы теперь сказали, «семинар» по Японии, протекавший в нашем вагоне, мы с командующим армией направляли не только в прошлое.
С декабря 1941 года Япония вела в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане войну с нашими союзниками, начав ее коварным и ошеломляющим ударом авиации по главной базе Тихоокеанского флота США — Пёрл-Харбору. Американцы понесли колоссальные потери: были уничтожены или выведены из строя 8 линкоров, 6 крейсеров, много других кораблей, более 270 самолетов. Недаром президент США Ф. Рузвельт заявил тогда в конгрессе, что дата 7 декабря 1941 года войдет в историю США как символ позора.
Завоевав сразу господство на море, Япония к весне 1942 года оккупировала огромную территорию в Юго-Восточной Азии, в десять раз большую ее собственной. Это было высшей точкой военных успехов японского империализма во второй мировой войне, удержаться на которой он не смог. В ходе дальнейших боевых действий против американо-английских войск и национально-освободительных сил оккупированных стран японские агрессоры потерпели чувствительные поражения, однако ни это, ни безоговорочная капитуляция гитлеровской Германии пока их не образумили.
Понятно, что в наших беседах с генералами и офицерами всему этому уделялось немалое внимание.
В самом деле, затягивание японской военщиной в одиночестве войны против мощной коалиции не могло не казаться авантюрой, тем не менее она продолжалась.
На что могли рассчитывать японцы? Даже неспециалисту было ясно, что в первую очередь на свои значительные сухопутные силы, сосредоточенные в Северо-Восточном Китае и Корее, то есть главным образом на Квантунскую армию.
Нам с И. И. Людниковым в Генеральном штабе говорили, что, несмотря на все военные провалы японских захватчиков, боевой состав Квантунской армии оставался прежним, даже укреплялся. Выходило, что на нее делалась последняя ставка.
Возможно, японские стратеги снова уповали на какой-либо свой коварный ход. По части коварства они были большими мастерами. В печати много писалось, как они, усыпив бдительность американцев, сокрушили их флот в Пёрл-Харборе — как раз в тот день, когда в Вашингтоне еще находилась японская «миссия доброй воли». Государственному секретарю США Хеллу пришлось гневно указать на дверь этим посланцам уже после получения известия о нападении на Пёрл-Харбор.
При обсуждении перспектив войны на Востоке все мы склонялись к тому, что Япония неизбежно потерпит поражение, но расходились в прогнозах относительно того, когда это случится.
Не исключалась и затяжка с достижением мира. Суждено ли нашей 39-й армии содействовать его приближению — мы по-прежнему не говорили. А поезд тем временем километр за километром сокращал расстояние до новой для нас войны.
Километры эти отмерялись по Сибири, к которой каждый человек испытывает какое-то особое отношение, внушаемое ее огромностью, суровостью, нерастраченными природными богатствами.
У меня ее образ с детства был почему-то связан со словами из популярной на Украине песни о народном герое Устиме Кармелюке — «За Сибирью солнце всходит»: такой отдаленной и необъятной она представлялась, что ее и можно было сравнить только с солнцем.
Потом, в годы учебы, в память вошло известное суждение М. В. Ломоносова, предвещавшего, что «могущество российское Сибирью прирастать будет». В предвоенную и особенно в военную пору это предвидение великого ученого, можно сказать, на наших глазах сбывалось с заметным ускорением: Сибирь стала одним из могучих арсеналов нашей Победы.
За годы войны по-новому раскрылись и сами сибиряки. Кто не знал тогда о стойкости и отваге сибирских полков и дивизий, сражавшихся под Москвой?!
В дружном составе 39-й армии были воины из разных мест страны и многих национальностей, и все они проявляли высокие морально-боевые качества. Но среди них все же выделялись сибиряки. Они лучше чувствовали природу, умели читать ее, ориентироваться днем и ночью на местности, действовать в лесу, при преодолении водных преград, выслеживать противника. Это дополнялось у сибиряков природной выносливостью, осторожностью, готовностью приходить на выручку товарищам, умением жить в коллективе. За это мы ценили их, а на 17-ю и 19-ю гвардейские дивизии, сформированные перед войной в Красноярске и Томске, полагались при решении особо сложных боевых задач.
Надо ли говорить, с каким интересом я, до этого не бывавший в Сибири, всматривался в расстилавшиеся за окном вагона просторы. С чем можно было их сравнить? Сибирь намного больше целого материка — Австралии, у нее одинаковая с Европой территория — 10 миллионов квадратных километров. Сколько же народных сил и труда потребовалось, чтобы освоить эти просторы, отвоевать их у суровой природы, абсолютного боздорожья, у жестоких морозов!
Были у меня и иные причины пристально вглядываться под стук колес поезда в проплывавшие мимо леса, реки, горы. К тому времени я прошел уже две войны — финскую и Великую Отечественную. И все эти годы был вынужден смотреть на окружающую природу скорее как на поле боя, через бинокль: реки и горы — это препятствия, которые надо было преодолевать, как правило немалой ценой, леса — место, где мы или противник можем укрыться… Сейчас на какое-то время это отошло, перед моими глазами была
